«Я создам клуб для мужчин, переживших потерю сыновей», — Андрей Онистрат о том, как жить после утраты.

Остап Онистрат погиб месяцем ранее своего 22-летия под Угледаром. Он добровольно вступил в ряды ВСУ в июне 2022 года. Участвовал в боевых действиях в составе Десантно-штурмовых войск, а затем стал аэроразведчиком в 68 отдельной егерской бригаде, где сражался вместе с отцом. Похоронен 6 июня 2023 на киевском кладбище «Берковцы». Посмертно награжден орденом «За мужество» III степени.

«Это пережить невозможно»

Я помню, когда это случилось. Я приехал в морг, и меня не хотели пускать, говорили: «Нет, нет, тебе нельзя на это смотреть». Но я зашел, увидел и все понял. И дальше появилось ощущение, что мне нужно как можно скорее его физически похоронить. Это ведь точка. Точка, которая переместится на кладбище, куда я буду приходить и там плакать.

Я осознавал это в течение бесконечных двух суток с момента, когда зашел в морг, до похорон. Этот ужасный процесс нужно просто пережить. Я бы не сказал «прожить», потому что это не жизнь, это просто существование от одной точки к другой.

После похорон я принял это.

Пережить или прожить это невозможно. Нужно просто жить с этим океаном боли. Здесь нет универсальных стадий [проживания горя — ред.]. Это не насморк или грипп, когда у тебя сначала горло, потом насморк, кашель, потом ты что-то попил — и в конце концов все прошло.

Несколько дней назад я был на кладбище. Хотя долго находиться там не могу... Там тихо, и в зависимости от ветра слышен шум флагов. А сын такой же улыбающийся на фотографии. С осени 2022 года.

Физически факт захоронения имеет значение. Я не представляю, как жить, если кто-то в плену или пропал без вести… Ты не знаешь, у тебя нет физического подтверждения смерти. То есть, он может быть где-то, а может и нет. Это еще более страшная ситуация.

Как изменила потеря

Я был молчалив и думал, что все понимают, о чем я думаю. Хотя это большая проблема, потому что у каждого свой мозг, и мы по-разному воспринимаем одни и те же события.

Некоторые говорили, что я стал более сентиментальным. То, что я могу заплакать из-за воспоминаний… Я буду это делать и через 20 лет.

Я стал более циничным. К врагу. У меня нет проблем с тем, чтобы отобрать чужую жизнь. Совершенно хладнокровно. Это немного другое, чем просто желание мести. Это понимание, что мы на правильной стороне.

Две недели назад погиб мой товарищ. Сказать, сколько их уже? Их много. Из близких уже под десяток. И у меня такое ощущение внутри: «Вот еще один».

Когда я был на кладбище, случайно увидел могилу мальчика, погибшего в мае 2022 года. Я не знал, что он похоронен на одном участке с Остапом. Он когда-то работал у меня юристом. Я увидел большой барельеф и вспомнил, как он погиб. Я не был на похоронах, но он, наверное, был одним из первых погибших из близких. В то время я уже был на службе.

О горевании мужчин

Наверное, по традиции женщины более восприимчивы к помощи психологов и психологической реабилитации. Но, знаете, это как есть мужчины, которые считают, что намазать себя кремом — это исключительно женская тема. А на самом деле у нас кожа абсолютно одинаковая, и она одинаково это воспринимает.

Что касается помощи — не знаю… Мне не нужна никакая помощь. Валя уговаривала меня пойти к психологу. А я говорил: «Слушай, мне это не нужно».

Я был у психолога 3 или 4 раза. Но я не воспринимаю это как терапию… Ну, были какие-то разговоры. Но у меня не было такого, что я без этого не смог бы пережить.

Когда закончится война, я создам клуб мужчин, потерявших сыновей. Я считаю, что нам будет о чем поговорить. Потому что очень важно, по крайней мере для меня, говорить с тем человеком, который может осознать глубину потери.

«Не говорите мне слов сочувствия»

Я периодически встречаю людей, которых давно не видел, и когда они говорят слова сочувствия — я не хочу, чтобы с этого начиналось общение. Это мне больно.

Я могу говорить об этом с кем-то из близких друзей, но это должна быть моя инициатива. Это точно не человек, которого я не видел 10 лет, и вот он встречает меня и говорит: “Чувак, мои соболезнования”.

Вчера я встретил двоих людей — и две разные реакции. Один начал со слов сочувствия, и мне прямо захотелось убежать от него, я не хотел продолжать общение. А второй парень как-то намекнул, что знал Остапа, где-то с ним был и воевал. И это было комфортно.

Разговоры с собой: что я сделал не так?

У меня много разговоров с самим собой. Когда-то я поддержал решение Остапа пойти в армию. И я ищу ответ на вопрос, все ли я правильно делал с ним? Я ищу какие-то подсознательные ошибки, которые могли привести к этому событию.

Он у меня, например, в последнее время мечтал попасть в штурмовое подразделение. Потому что ему не хватало «экшена» в его работе. А я намеренно не хотел его отпускать, потому что считал это небезопасным. Поэтому… Я обо всем думаю. Это сложно передать и трудно описать.

Но я также думаю о том, что служба в армии изменила Остапа. Изменила радикально. И возможно, это то, что ему было нужно, чтобы выполнить свою миссию.

Повторил бы я это снова? В диалогах с собой я прихожу к выводу, что, наверное, повторил бы. Но у меня нет окончательного ответа.

Я стараюсь немного дистанцироваться и смотреть на процесс со стороны. Как будто это не я, а кто-то, похожий на меня, и я оцениваю его действия в отношении своего сына.

У меня много фантастических воспоминаний… В последний год я общался с ним просто невероятно много. Я столько с ним пережил… А может, этого и не произошло бы. Может, мы остались бы какими-то чужими людьми, если бы этого не случилось.

Сейчас я думаю, как мне жить с тем, что потеря сына влечет за собой специфическое отношение ко мне и продвижение по службе. Это тоже тяжело, потому что получается так, что я сейчас в какой-то мере получаю бенефиты из-за того, что у меня погиб сын. А я продолжаю служить.

Один из моих братьев в 68 бригаде, который был со мной, когда это произошло с Остапом, сказал: «Я все понимаю. Только не понимаю, почему ты вернулся?». Я ответил: «Слушай, я не мог не вернуться».

Но парадокс в том… что он тоже погиб.

Как военные переживают потери

У любого военного были несколько этапов службы. И на каждом этапе были какие-то собратья, оставшиеся в тех или иных подразделениях.

Если это близкий человек — тебе говорят: «Погиб такой-то, похороны тогда-то». Ты раз — и поехал. Поехал, поскучал, приехал, что-то вспомнил, вернулся. У любого боевого человека таких людей уже много, как у меня. А может быть, и больше.

В целом все переживают это самостоятельно. Где-то по случаю можем вспомнить какой-то эпизод со службы. Что-то веселое. Я вот помню эти дороги Харьков — Балаклея… Были смеш